В Милли Меджлисе участились выступления депутатов, ратующих за чистоту азербайджанского языка, впрочем, они и не прекращались. С момента обретения независимости в Азербайджане один за другим принимаются законы, защищающие государственный язык. Каких только радикальных мер не предлагали с высоких трибун народные избранники – вплоть до закрытия русского сектора и повсеместного перехода на азербайджанский язык. Ввели даже штрафы для СМИ и рекламы за нарушение норм языка. Более того, в Азербайджане действует целый Институт языкознания имени Насими. Но, как оказалось, всего этого недостаточно для сохранения чистоты языка.
И как показало время, за громкими словами депутатов ничего, кроме демагогии, не стоит. А том, как в действительности обстоят дела с функционированием государственного языка в Азербайджане, Minval.az побеседовал с одним из крупнейших издателей, директором Издательства Qanun Шахбазом Худуоглу, указавшим на реальные проблемы в области изучения и пропаганды родного языка.
– Согласно данным орфографического словаря, в азербайджанском языке всего 80 тысяч слов, в то время, как в английском орфографическом словаре их 2 миллиона, а в Турции, где каждый год словари дополняются и переиздаются, в орфографических и толковых словарях насчитывается более 1 миллиона слов, в русском – тоже больше миллиона. А У НАС? Вы в курсе, что азербайджанский орфографический словарь был только раз переиздан после распада СССР? Мы говорим, что язык развивается, но дальше этих заявлений дело не идет. Ничего не делается и со стороны НАНА. И только мы, издатели, пытаемся добиться того, чтобы азербайджанский язык действительно развивался.
– Но на счет переводов книг на азербайджанский язык тоже ходит много нелестных отзывов, ведь переводчики получают образование в большинстве случаев в Азербайджане, а образовательная система у нас, мягко говоря, оставляет желать лучшего.
– Да, когда мы начали переводить художественную литературу, было много критики, дескать, переводы некачественны. Но поймите, мы не можем стоять в стороне и ничего не делать, язык сам по себе не развивается. Кроме того, мы переводим на русский язык ту литературу, которую не переводили в советское время, например, Дж.Оруэлла и некоторых российских авторов-диссидентов. Во времена СССР переводили Достоевского, но не полностью, равно как и Толстого. А мы этот пробел восполнили. Все развивается и переводческая школа – тоже. У нас была хорошая школа переводчиков с русского языка, но вот с английского и немецкого, и других европейских языков переводчиков хороших не было. Сейчас этот костяк плотно формирован, и те ошибки, которые были допущены несколько лет назад, уже не повторятся больше. Да, конечно же, есть технические моменты, но все ошибки, допущенные ранее, обязательно учитываются, уверяю вас. Понимаете, язык – он живой, и не может развиваться без динамики, он умирает, когда нет тенденции для развития. Сам себя язык не разовьет, для этого нужны люди, знания, опыт.
– Расскажите о переводчиках, сотрудничающих с вашим издательством. Как пополняется их штат или вы экспериментируете с новыми? По какому принципу проходит отбор в большую литературу?
– Отмечу, что самое главное в работе переводчика – это качество и дисциплина. В основном, мы привлекаем новых, потому что по ходу времени терминология меняется, появляются новые понятия в связи с требованиями времени, и потому мы привлекаем молодых. Как проводится отбор? Сначала мы даем кандидату тестовый перевод, затем отправляем его работу эксперту на проверку, и только после утверждения подписываем с сотрудником контракт. С нашим издательством работает больше 70 переводчиков, 70% из которых я даже не знаю в лицо, так как и работа и оплата в основном производятся онлайн. Но, помимо поколения новых переводчиков, у нас есть те, кто сотрудничает с Qanun уже 25 лет. Откуда берутся кадры? В Университете иностранных языков есть переводческий факультет, и студенты приходят к нам в издательство на месячную практику. И скажу вам, что за месяц они узнают гораздо больше, нежели за четыре года обучения в своем вузе, ибо практика – великое дело.
А ведь к нам приходят и те студенты, которые не умеют составлять предложения. Для переводчика главное – не просто знать свой язык, но и чувствовать его, уметь составлять предложения так, чтобы они ГОВОРИЛИ. Когорты разные: есть те, кто переводит художественную литературу, а есть те – кто переводит техническую. Но в последнее время у нас в приоритете научно-популярная литература. Хочу отметить, что во времена СССР правовая, техническая и медицинская литература не были переведены на азербайджанский язык, а потому нет базы вышеперечисленного. И поэтому весьма сложно было перевести какие-то тексты из этих отраслей на азербайджанский язык. Вроде бы все понятно, но не совсем, потому что все термины в книгах – латинские, русские, английские, но не азербайджанские. И это тоже очень серьезная проблема, но со временем, я думаю, и этот момент решится.
– Некоторые произведения очень тяжело переводить, согласитесь. Я не говорю о технической литературе, я имею в виду художественную. Одно дело перевести Коэльо и совсем другое – гениального Умберто Эко, последнего энциклопедиста на земле.
– Мы давно перевели Умберто Эко, его романы «Имя Розы» и его последнее произведение «Газета № Zerro». И перевод, скажу я вам, был очень качественный. Умберто Экко, говорящий о религии и средневековье, рассуждающий о разделении государственного и религиозного строев, произведение его нашпиговано очень сложными религиозными терминами, но красной линией проходит детективный сюжет. Кроме того, наши переводчики перевели на азербайджанский язык мировой бестселлер Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона Why Nations Fail, авторы которого рассуждают о причинах упадка или расцвета той или иной нации. Это очень интересный сравнительный анализ государства и нации, религии и политической системы, также в нем рассматривается извечный вопрос: почему общество делится на богатых и бедных в одной и той же стране, скажем, в США. Мы перевели труды Юваля Ноя Харари на азербайджанский язык, и, отмечу особо, что на тот момент его произведения не были еще переведены на русский и турецкий языки. Но книга заинтересовала читателей настолько, что даже русскоязычные граждане страны читали Харари на азербайджанском. Кроме того, сейчас нужно уметь маневрировать скоростью перевода: если ты все успеваешь вовремя, то ты привлекаешь новых читателей. И мы считаем, что перевод Why Nations Fail, равно как и романов Умберто Эко и трудов Харари – очень удачный. Но возвращаясь к вопросу о некачественных переводах, хочу отметить, что история любого издательства не пишется только красными нитками, есть еще и черный цвет. И у нас были неудачные переводы книг, я согласен. Но рук мы не опустили и динамично двигались, и двигаемся по сей день в направлении света. В конце концов, любой идеал достигается методом многочисленных проб и ошибок.
– На каком языке, по-вашему, более востребованная литература в стране?
– Книжные магазины в основном находятся в Баку, а в столице 60% читателей предпочитает литературу на русском и на английском языках. Оставшиеся 40% уже делятся на англо- и тюрко-читающих. Почему читают больше на русском? Потому что российские издатели работают очень динамично, мировые бестселлеры моментально переводятся на русский язык и запускаются в продажу. Правда, сейчас ситуация несколько другая, и она связана с войной: процесс замедлился, печать некачественная и несвоевременная. Зато сегодня динамично развивается турецкий и английский рынки, последний просто семимильным шагами идет, так как англоязычный сегмент постоянно развивается и требует больше книг.
– Какие жанры литературы предпочитает современный азербайджанский читатель?
– В основном это книги по саморазвитию, построению личного бизнеса, научно-популярная литература. Мировые бестселлеры такие, как «50 оттенков серого», у нас очень мало покупаются, беллетристика тоже. Отмечу, что развивается еще и отрасль религиозной литературы, исторической. После 44-дневной войны очень возрос интерес читателей к истории Азербайджана, истории Карабаха, к трудам отечественных авторов, пишущих на эти темы.
– Очень часто мы в своем кругу собираемся и говорим о чистоте, правильности, богатстве языка. Например, к русским словам можно подобрать много синонимов. Мы, воспитанные на русской литературе, говорим по-русски, как семечки щелкаем. А носителей литературного азербайджанского языка сегодня не так много, особенно, если учесть уровень преподавания в школах и вузах. Много лет назад известная азербайджанская писательница Гюльрух Алибейли – носительница чистейшего литературного азербайджанского в беседе со мной неоднократно отмечала, что азербайджанский язык очень изменился, и что она уже не понимает многих молодых собеседников, равно как и они ее. Как вы считаете, упрощение языка – проблема или…? Насколько это правильно?
– Больная тема. Вот смотрите: когда говорят на русском или английском, эти языки воспринимаются, потому что они на слуху, их хочется понять. А когда говорят на азербайджанском, никто внимания не обращает на то, как произносится, где произносится. Кроме того, у тех, кто пишет на азербайджанском языке, рынок сбыта невелик. Авторы, пишущие на русском, знают, что сотни миллионов человек по всему миру читают именно на русском. И поэтому наш язык, вне зависимости от нас, территориально уменьшается, и это очень больно.
Например, когда ты хочешь найти какую-либо важную информацию в сети, ты находишь ее на английском, русском, турецком. Но на азербайджанском языке необходимой информации ничтожно мало. Из всего этого можно сделать один печальный вывод: азербайджанский язык, к сожалению, не адекватен к мировому развитию. И еще. Наш нынешний формат языка – больше собирательный, пришедший из разных регионов страны. И обратите внимание на моменты: когда ты кого-то хвалишь, то получается очень красиво, благо ты употребляешь книжные слова, если же кого-то критикуешь, то речь становится грубой, резкой.
Почему меняется язык? Есть средний слой общества, формирующий межличностные диалоги. Почему у нас люди больше любят слушать мейхану? Потому что диалог происходит на эмоциональном уровне, независимо от выбранных слов, и это дает радость людям. А произведения, которые сейчас пишут наши писатели, не на столько эмоциональны, и потому не так привлекательны.
– Если честно, то тенденция упрощения разговорного языка наблюдается повсеместно, люди больше употребляют сленговые выражения и вводные слова.
– Мы не можем копировать Евтушенко. Был Евтушенко, но его уже нет. Равно как и Маяковского. Равно как и Пушкина и других великих мастеров искусства слова. Сейчас совсем другой мир, и, соответственно, у мира этого совсем другие требования, сводящиеся к четкому выражению мыслей и чувств человека. И самое главное требование, чтобы человека услышали. А если его не услышат, значит, это проблема языка.
Приведу пример: у нас очень большие проблемы с терминологией, применяемой в ходе написания законов. Очень длинные предложения, непонятные никому. А на самом деле, именно эти выражения должны быть максимально понятны простым людям, а не только лицам, причастным к законотворчеству и юриспруденции. Должен работать целый институт, объяснять, что следует понимать под этой терминологией. Но одно скажу: если правительство намерено изменить ситуацию к лучшему, все изменится к лучшему, если же таких намерений нет, то лучше никогда не станет. Если соблюдаются права человека в маленькой европейской стране, значит, их язык работает, и государство, соответственно, работает тоже, раз закон соблюдается. Если же язык не работает, закон не соблюдается, то соответственно, хромают права человека.
– Как издатель вы чувствуете какой-то прессинг, рамки цензуры?
– Нет никакого прессинга, нет рамок и цензуры нет, мы можем взять любой мировой бестселлер, привезти, читать и говорить на эту тему. В данный момент мы знаем то, что мы хотим. Этого права мы добились. Мы работаем в поте лица, каждый день у нас выходит новая книга, а сколько еще нужно издавать, чтобы развивать язык, книжную культуру! Если хочешь, чтобы на твоем языке много читали и говорили, и чтобы у тебя все было прекрасно выражено, то это желание требует колоссального труда. Наш язык на самом деле богатый, прекрасный, но предназначение языка – помочь носителю быть услышанным, помочь построить новую дивную жизнь. Но если человек говорит, но его никто не слышит, кому нужна его красивая речь? Кому он нужен вообще, если он несвободен?
Яна Мадатова
Minval.az
