Уходящий год дал нам новую порцию размышлений относительно природы явления сепаратизма. Референдум в Каталонии о независимости от Испании стимулировал широкие международные дискуссии, насколько эти ситуации, проявленные в разных исторических и политических условиях, могут иметь общую почву. Иными словами, могут ли они носить относительно схожий и повторяемый от страны к стране и региону характер, иметь близкие алгоритмы поведения элит в ситуациях (мотивах), толкающих к проявлению сепаратизма. Какова роль материнского государства, какими методами можно предотвратить радикализацию процесса или компенсировать риски эскалации. И наконец, какова роль "третьей стороны", то есть другого государства, тем или иным образом вовлеченного в конфликт интересов вокруг сепаратистского процесса.
Вопросов масса, позитивных ответов почти нет. Статистика ООН утверждает, что в настоящее время в мире существует более 50 основных очагов этнического сепаратизма, охватывающих население численностью свыше 220 миллионов человек и территорию площадью более 12,7 миллиона квадратных километров. Более 20 конфликтов, возникших в результате этнического сепаратизма, сопровождаются вооруженными столкновениями. Ситуация печально известная не только для Южного Кавказа.
Что выявил "бакинский диалог" в Брюсселе?
Поэтому, закономерно, в международную дискуссию относительно природы сепаратизма активно включился Азербайджан. Организованный в Брюсселе накануне саммита Восточного партнерства форум «Сепаратизм как угроза международному миру и безопасности» показал несколько интересных обстоятельств.
Во-первых, проявилась способность Баку собирать крупные экспертно-политические мероприятия за пределами Азербайджана. Одно дело, когда крупный форум проводится в азербайджанской столице. "Бакинский формат" в разных направлениях медиа-политической дипломатии стал признанным и уже знаковым явлением.
Другое дело, когда такая платформа переносится во влиятельную зарубежную столицу, это становится фактором повышения имиджа и узнаваемости Азербайджана.
Второй интересный момент. Активное участие на всем протяжении форума Али Гасанова, помощника президента по общественно-политическим вопросам, и ряда других официальных лиц показало способность и готовность Баку выслушать более широкий диапазон мнений относительно природы сепаратизма, нежели обычно привыкли слушать азербайджанские чиновники, сидя в креслах бакинских форумов. Перенос в Брюссель автоматически предопределил остроту выступлений и дискуссий.
слушания в Брюсселе
Сравнение разных видов сепаратизма как тема широкого публичного обсуждения - достаточно смелый шаг, учитывая отсутствие типологии и четких определений термина "сепаратизм". В зависимости от позиции наблюдателя он приобретает либо негативные коннотации, связанные с распадом государства и интеграционного проекта, либо происходит обратный процесс с приданием ему смысла "национально-освободительного движения".
В свою очередь, международное право весьма наглядно показало всю двусмысленность аппеляций к его дефинициям как таковым. Так называемое право на самоопределение, по сути, есть указание на возможность меньшинства разрушить "материнское" государство. Но в каком случае считать это легитимным, а в каком - произволом, лежит в плоскости real politic и способности государства давать ответ на эти вызовы.
Помощи от международного сообщестаа ждать не приходится. Государства оказываются один на один с этой проблемой, самостоятельно формируя группу союзников и поддержки. История работы Баку по созданию международной опоры в карабахском конфликте (начиная от поиска поддержки в Анкаре до формирования посреднической миссии на платформе ОБСЕ) - это история именно этого выхода "один на один", в ходе которого произошла расстановка международной арены на равнодушных зрителей, активных участников, союзников, группы поддержки и конкуренции.
Минская группа ОБСЕ
Мы можем говорить о наличии двух конкурирующих субъектов: государства (как вариант интеграционного проекта) и сепаратистского движения. Их взаимодействие может носить радикально разрушительный характер, либо стремиться к нахождению балансов и компромиссов, что встречается значительно реже. Причем, арена их взаимодействия не ограничена рамками линейной последовательности. Нельзя сказать, что вот здесь, в отдельно взятой временной точке, проходит граница, когда одни факторы "замирают" или преодолены, они попросту отложены во времени. Сепаратизм для государства - непреодолимый вирус, но его можно адаптировать и управлять им.
Жизненные циклы распада империй (интеграционных проектов) и формирование новых национальных государств накладываются друг на друга, поэтому также можно говорить о трансформации сепаратистских течений в зависимости от исторического времени. Последствия политики и социально-экономические плоды существования Османской империи, Австро-Венгрии, Советского Союза, большинства колониальных европейских держав будут действовать и в будущем. Среди них, этих последствий, борьба между новыми национальными государствами за установление своих неприкосновенных границ. В этом смысле, процесс распада СССР не завершен, и он продолжается в текущем времени с участием новых вводных: в частности, речь о том, что повестка конфликта Евразийского и Европейского проектов полностью вбирает в себя проблематику советского распада, выраженную в других условиях, с другими вводными.
Еще одна плоскость сравнения сепаратизмов: политический и радикальный. Политический, в определенном смысле "социо-культурный" сепаратизм - это когда есть наличие партий и блоков, легально, на протяжении десятилетий действующих в составе материнского государства. К ним можно отнести Каталонию и Татарстан. Несмотря на отдельные политические всплески конъюнктурно-политического характера, этот тип взаимодействия стремится к компромиссам, что показывает история не одного десятилетия и даже столетий. Не случайно, официальный Баку в качестве эталона будущего позитивного межэтнического и регионально политического взаимодействия с Нагорным Карабахом выбрал модель отношений Татарстана и федеральной Москвы.
Путин и Шаймиев
Кроме того, обсуждая сепаратизм на пространстве бывшего СССР, отдельно нужно говорить о факторе России. С одной стороны, поиски виновного быстро направляют безапеляционные критические стрелы в адрес России, не учитывая обстоятельств и различных моделей поведения Кремля в отношении постсоветских конфликтлов. С другой стороны, мы до сих пор в самой России не выходим из дискуссий по множеству аспектов российского влияния на сопредельные страны. А именно: где проходит граница между политическим манипулированием Кремля и реальной обеспокоенностью Москвы относительно прав русского населения в условном соседнем государстве? Как определить границу между интересами военной корпорации и интересами либерального лагеря, как формируется их общая составляющая?
Наличие разных мнений показывало, в частности, историю армяно-российских отношений в 1990-е годы, когда московский генералитет сумел сочетать интересы геополитики и коррупционные схемы поставок вооружений в Армению (расследование генерала Льва Рохлина), а затем, с приходом к власти либералов Путина, роль отношениий с Азербайджаном стала постепенно преобладать над военной поддержкой Еревана. Собственно, это не решает конфликт в пользу Баку, но, определенно, изменило диспозицию на протяжении двух последних десятилетий. Теперь схожее, но в обратном смысле повторяется с Украиной. Для Путина Украина из важнейшего объекта интеграции превратилась в "отрезанный ломоть", в то же время для путинских либералов ближнего круга, в частности для Кудрина, отношения с Украиной, помимо важности самих по себе, являются осью отношений с ЕС. Если это мнение возобладает в Кремле после 2018 года, значит, донбасская война может окончиться, а крымская коллизия найдет вариант компромиссного разрешения.
Алексей Кудрин как зеркало российского либерализма
Общее и разница
Теперь, от разных моделей сепаратизма вернемся к разговору о "совпадениях и разностях" в каталонском и карабахском случаях. Понятно, что различия преобладают, но интересные параллели возникают, когда мы рассматриваем практический план воплощения интеграций: становятся видны похожие рифы, на которые натыкаются эти проекты в прошлом и настоящем.
При этом перечень "разности" нежели типологической схожести гораздо более обширный, можно лишь говорить об общих чертах, тенденциях.
Общее - определенный кризис интеграционных проектов и сложность управления крупными социальными системами.
В позднесоветский период усталость от Системы носила гораздо более фатальный характер, чем сейчас в Европе. Относительно недавно, на стыке современной экономики и социологии, возникла модная теория институциональных отношений. Один из ее авторов - Дуглас Нортон - ввел такое понятие, как commitment, означающее некую общественную договоренность о каком-либо предмете, например, о том, в чем суть участия государства в жизни общества, и каким образом оно должно функционировать в отношении граждан. Позднесоветские этно-территориальные конфликты возникали как раз в момент изменения подобного commitment в отношении Советского Союза. Смысл существования большой Системы отпадал сам собой, по мере её деградации. И это, конечно, усугубило и без того их тяжелое протекание.
первые митинги армянских сепаратистов, 1988 год
Европейский и советские проекты разные как по идеологии, так и характеру административно-политического управления.
В Европе сохраняется больше свободы, советский проект носил квазипринудительный характер. Советская экономика не смогла адаптироваться к вызовам реформ, а затем переходу на капиталистические рельсы социального капитализма. Кризисы для объединенной Европы - постоянные явления естестественного перехода от одного этапа к другому. Хотя тяжесть тех или иных "поворотов", например миграционного, еще предстоит испытать в полной мере. Кроме того, любое социальное явление, в том числе интеграция, имеет свои исторические пределы, спад этого процесса для Европы неизбежен. Но вряд ли его можно ожидать в форме распада Советского Союза, учитывая, что европейский союз - это объединение уже сформировавшихся государств.
Наконец, разный баланс свободы и принуждения. Скажем, лидеры Каталонии, пусть с некоторым колебанием, но соглашаются оставаться в рамках правосудия, понимая, что есть масса возможностей публичного контроля и влияния на действия правоохранительной системы. В советской системе на пике её формы они получили бы внушительные сроки. Но, с другой строны, именно в советский период, на стадии угасания, стало возможным избежать каких-то наказаний. А возможность влияния на позднесоветское руководство и либеральное движение со стороны армянских лидеров стала очевидностью еще до стадии распада СССР...
Главная разница - в факторе радикального национализма. Ирландский сепаратизм, сепаратизм басков также имеют радикальные черты. Вторая половина европейского ХХ века прошла под знаком их "национального террора", исламистский "джихад" был где-то далеко.
Для успеха сепаратизма необходимо наличие внешнего источника - страны (региона), власти которой, или доминирующая политическая сила которой, стимулировали бы этно-сепаратизм соседей.
В этом плане ситуация с Арменией носит уникальный характер.
Как это проявилось в советское время, написано многое, но одно из самых показательных свидетельств в воспоминаниях Филиппа Бобкова, начальника 5-го управления КГБ СССР, позже заместителя председателя КГБ СССР. Ознакомимся с ним на сайте ФСБ РФ (http://www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10317984@fsbPublication.html).
В частности, он пишет: "Армянское руководство сделало все, чтобы скрыть от населения республики это кровавое преступление (теракт в московском метро 1977 года). По указанию первого секретаря ЦК компартии Армении Демирчяна ни одна газета, выходившая на армянском языке, не опубликовала сообщения о террористическом акте. Документальный фильм о процессе над Затикяном и его сообщниками, снятый во время заседаний Верховного суда, запретили показывать даже партийному активу Армении, его демонстрировали лишь в узком кругу высшего руководства. На экраны фильм так и не вышел, хотя мог принести немалую пользу и помочь в воспитательной работе. Руководство республики мотивировало запрет нежеланием компрометировать армянский народ в глазах русских.
А вскоре в "Известиях" появилось выступление академика А.Д.Сахарова, который протестовал против якобы незаконного ареста армян. Он отказывался верить, что трое террористов могли приехать в Москву для совершения своего злодеяния...
Даже из факта террора никто не хотел делать политических выводов, борьба с террором - это, дескать, сфера деятельности КГБ, на то они и чекисты, чтобы предупреждать подобные акции и не допускать их, а раз уж такое случилось, пусть сами и расхлебывают. Никто не желал вникнуть в существо вопроса и понять - только разъяснительная работа, направленная против дашнакской пропаганды, могла предотвратить беду. Руководители и в центре, и на местах не хотели понять, что на этом дело не кончится. Даже несколько лет спустя, когда националистические тенденции в республике стали нарастать, а дашнаки все активнее насаждали в Армении свою идеологию, местное руководство не давало им должного отпора и, по-видимому, неслучайно..."
Европейская и советская интеграция для Карабаха: два мира, два Шапиро
Несмотря на свидельства Бобкова, нужно констатировать - ближайшей по времени моделью совместного существования Азербайджана и Армении была советская. Осуществленная в рамках единого государства (советская интеграционная модель) коллективными силами партийного аппарата КПСС (методами идеологии и пропаганды), КГБ и МВД (силовиками), а также целенаправленной образовательно-пропагандистской политикой. В совокупности тогда удалось создать работающий на протяжении десятилетий совместный Дом. Несмотря на последующий крах СССР, можно признать этот опыт интеграции успешным на протяжении одного поколения.
Таким образом, мы видим, что с участием внешнего фактора: будь то принудительного характера (обязательного или регламентированного), либо фактора внешнего суперинтеграционного давления - модели сосуществования антагонистов, таких как Армения и Азербайджан, в принципе возможны.
Проблема в инсталяции современных компенсаторных механизмов для подобного длительного "принуждения" или, скажем по-другому, для мирного терраформирования социально-политического поля в условиях соседского существования двух враждуюших государств.
То есть, это вопрос из категории баланса принудительных и стимулирующих мер.
К сожалению, за рядом локальных практик общественных структур, финансируемых евроинститутами (диалоговые программы ЕС), и ряда возможных проектов, (обсуждаемые позиционные обмены в рамках инфраструктурных транспортных сопряжений, предлагаемые Москвой), пока вокруг карабахского конфликта такого баланса мер не сложилось. Он остается на периферии интересов и интеграционных возможностей РФ и ЕС.
Причем, характерно, если мы уберем в сторону вопросы геополитики и будем говорить только о мерах гражданского диалога, то также не найдем их в списке "обязательных" к выполнению практик. Инициативы, подобные бакинской Платформы для мира и согласия, должны быть не просто поддержаны МГ ОБСЕ, но регламентироваться в качестве инструмента примирения. Причем должна постулироваться их множественность для снятия критики в конъюнктурности. Но этого не происходит.
И все же, есть ли какой-то опыт положительного процесса частичного снятия последствий сепаратизма в рамках интеграционного проекта? На кого можно ориентироваться?
Типология - не вполне хороший помощник по причине усреднения и выпадения важных "локальных" нюансов, но тем не менее. Определенным примером, на который можно ориентироваться политикам, могли бы стать современные турецко-греческие отношения.
Здесь, как в случае с армяно-турецкими проблемами, послужившими одним из толчковых моментов развития карабахского конфликта в советские 1980-е, присутствует проблема деспотизма империи (османов) по отношению к малому народу (грекам). Также есть проблема кризиса гражданской войны 1915 года, по разному толкуемой. Все это многократно усложнилось кризисом раздела Кипра.
исторический визит Эрдогана в Грецию
Тем не менее, и это очень важно зафиксировать, современной Греции и Турции удалось найти способы обустройства своего совместного присутствия не только в военной НАТО, но также в большинстве европейских программ модернизации и развития. На мой взгляд, если бы проект Евросоюза получил больше "спокойных лет" в своем развитии, без давления нынешних кризисов, Турция стала бы полноправным участником евроинтеграции наравне с Грецией.
С моей точки зрения, путь к мирному сосуществованию неизбежен, потому как главный вопрос - государственное размежевание между Арменией и Азербайджаном - был решен в 1991 году. Два государства-соседа неизбежно придут к способу добрососедского сосуществования рядом или даже "вместе" в рамках глобальных структур интеграции. Проблема в том, что спонсору такой интеграции придется решить нелегкую проблему "первого шага" в отношении Армении - не только компенсировать материально-технические проблемы для ощущения безопасности после деоккупации азербайджанских территорий, но и убедить массовое сознание Армении и диаспоры в том, что это наилучший выход.
Сразу нужно оговориться, что это длительный путь - на долгие десятилетия. На этом пути будут падения - в военные конфликты разной степени интенсивности, будут внутренние и внешние потрясения. Но другого варианта сближения нет.
Автор: Александр Караваев, научный сотрудник Института Экономики РАН
Haqqin.az
